Форум » Посиделки в кабаке на перекрестке » Беседы, просто беседы! (флуд) (продолжение) » Ответить
Беседы, просто беседы! (флуд) (продолжение)
Муха: Обычно самая читаемая тема!
Муха: Наши любимые корейцы могут бвть только интеллигентными убийцами с каменными лицами! Вот как Топ в Айрис!
Мышь-мышь: А вот хрен знает, хорошо ли это. Тут дело не в том, какой тебе типаж нравится,- ёжику понятно, что вот такие с каменными лицами чему-то очень женскому во мне больше импонируют... Дело в системе Станиславского, если хочешь. Есть совершенно убойный фильм с нашим Олафом, о том, как мальчишки-выпускники театрального училища,- американцы, естественно,- на этой самой системе зубы сломали. А у нашего Олафа, как наиболее талантливого, крыша поехала. И стал он, практически, психопатом-маньяком. Короче, абсолютно все погибли. Не так давно вспоминала старенький японский фильм, ещё чёрно-белый. Экранизация Достоевского,- «Идиот». Господи... Вроде ведь, не наивные люди!
Муха: Нифига не поняла про фильм с нашим Олафом. Хм, и что там в японской вариации Идиота? Чет я как-то туго вообще это себе представляю! По поводу каменного лица, вот знаешь, сам Топ когда про эту роль рассказывал, говорил, что он очень волновался, но ему сказали, что особо и делать ничего не надо. А по сути не очень то это хорошо, когда вот на лице это постоянное холодное выражение застыло. я когда собиралась смотреть с ним другие фильмы, опасалась, что это выражение у него постоянное. А нифига, я почему считаю. что Топ действительно хорош, как актер. Он в 71 в огне и в Мои 19 сыграл так хорошо и так по разному. А насчет мужчин с каменными лицами, да, точно импонируют заразы, просто таки очень!
Мышь-мышь: Ну что ты не поняла? Про сюжет? Вот такой он и есть, как я написала. И Олаф там ещё очень молодой и неожиданно черноволосый. Действительно,- сильный фильм, хотя по мне,- с напрягающе садистким уклоном.
Анвар: Мышь-мышь пишет: Есть совершенно убойный фильм с нашим Олафом, о том, как мальчишки-выпускники театрального училища,- американцы, естественно,- на этой самой системе зубы сломали. А у нашего Олафа, как наиболее талантливого, крыша поехала. И стал он, практически, психопатом-маньяком. Короче, абсолютно все погибли. О чем фильм то? И название напиши, я поищу и посмотрю!
Мышь-мышь: Я тебе его подвесила. Ну вот о том, фильм, о чём я тебе написала. Об американских студентах-выпускниках театрального училища, которые увлеклись русской театральной школой. А так как были не в меру талантливы, то вышло... пёс знает что.
Йен: Ага, вот теперь понятно! ))) Что подвесила, я увидела, посмотрю или ночью. или завтра днем.
Муха: О блин, я прифигела, это у нашей детской поликлиники, куда я малых вожу!
Мышь-мышь: Привет. Хожу грустная. Сейчас буду жаловаться. Ибо... под моей наркотой снятся мне совершенно поразительные сны... Такие поразительные, что я просыпаюсь..., и у меня начинается депрессняк. Из серии,- а что же я тут ещё делаю?! Дело было уже под утро, когда я проснулась, подышала своим баллоном и, продышавшись, отрубилась... Давно уже замечаю, что после баллона мгновенно засыпаю и сплю замысловато и красочно! Короче, Склифасовский. Снится мне сон... Типо,- я ещё молодая и наивная, Пашки даже в проекте нет, не то, что Катьки... И с какого-то беса потянуло меня на экскурсию по подмосковсным усадьбам. На автобусе. Жуткая слякотная погода, холод и серое небо. Привозят нас по чистому полю в одну из таких усадеб, которые раньше располагались в лесных парках, а потом эти самые парки под колхозные поля переработали... Вокруг Москвы много таких. Они очень странное впечатление производят,- пустошь во все стороны,- лес, если он и есть где-нибудь,- на самом горизонте... И вот посреди этой пустоты и пашни,- старый полуразвалившийся дом с колоннами... Торчит, как гнилой зуб. Ну, это я так,- из реала вырвала. Во сне усадьба оказалась совсем другой. Вот только окружение такое же,- даже не пашня, а именно что пустошь, словно бы лес вырубили, а поле бросили много-много лет назад. А вот теперь,- представляй... Обычная овальной формы площадь без строений, покрытая мостовым белым камнем,- каждый камень,- в форме октагона. В общем,- на соты похожа. Только фотма ячеек несколько иная... Вся эта площадь огорожена садовой мраморной изгородью с какими-то идиотскими вазонами-розетками, и заканчивается собственно домом. Странность в другом. Представь, что земля под уже построенным домом и площадью вздыбилась так, что дом оказался на высоченном крутом холме, а вся площадь, не разрушаясь, ушла... вниз, и покрыла склоны этого самого холма. В общем,- довольно дикое ощущение. Выгрузили нас из автобуса, и указали на единственное живое существо вокруг,- вот по этому жуткому, облицованному камнем склону прыгает девочка лет десяти,- две косички с бантиками, одета так... традиционно, как в моём детстве одевали детей... Играет в классики. Я на неё смотрю и у меня голова кружится. Потому что я понимаю, что бита у неё не слетает,- она, вроде как, совсем в другой плоскости относительно меня находится... Экскурсовод показывает нам на эту девочку и говорит, мол,- посмотрите на неё внимательно! Можете ходить где угодно, трогать что угодно, но помните, если вы зайдёте внутрь усадьбы, между вами и этой девочкой никогда не должно быть расстояния большего, чем сто метров. Иначе назад вы уже не вернётесь. Она для вас,- как якорь. И помните,- не дольше часа! Ровно через час выходите на поверхность, постойте, в себя прейдите, а потом можете опять заходить внутрь и гулять по усадьбе,- опять,- не больше чем на час... И вот что-то меня уже в этих словах про поверхность напрягать стало... Короче, больше никого из экскурсантов я с этого момента не видела. Наверно, они где-то подразумевались, просто... мимо сознания шли. Лезу я к дому по этой каменной площади, вставшей на попА, добираюсь до дверей усадьбы, захожу внутрь... Оказываюсь в совершенно невероятном дворце. Знаешь, бывают сны именно что укуренные. Фиг его разберёт, что в этот момент с мозгом происходит. У меня такое бывает, но не часто. Вот я уже сейчас понимаю, что ничего тебе толком рассказать не могу, потому что здесь важна именно детализация. Совершенно потрясающая, натуралистичная и в моём жизненом опыте абсолютно невозможная. Представь, например, колонны в виде стволов старых дубов, оплетённых какими-то сухими растениями,- цвета полированного бычьего глаза, но они, на самом деле, не жёсткие, а сделаны из хорошей мебельной кожи с мягкой набивкой,- как диваны... И пальцами текстуру чувствуешь, запах кожи слышишь... В общем, убил меня этот дворец на месте. Придумай его себе сама. Я лишь общее направление набросаю,- зелень, буро-красная медь, витые формы, но не барокко, а, скорее,- нашего декаданса. Слюдяные мозаики на стенах до сих пор помню,- вот хоть бери кисть, садись и рисуй... Тишина, рассеяный приглушенный солнечный свет,- именно солнечный, каким он бывает в очень яркий и тёплый день, когда солнце едва-едва проникает через густую листву в лесу... И всё вокруг кишит... Ржу. Ну да. Красавцами-эльфами и эльфийками. Вот я хожу по этому дворцу и думаю,- блин, да я ж внутри холма! Вот потому и площадь так странно располагалась, и девочка совсем не под тем углом в классики относительно земли играла! Через некоторое время появляется рядом со мной... некто. Я её как следует разглядеть не могу,- знаю только, что это очень высокая женщина, на голову выше меня, а то и ещё на больше. Она со мной разговаривает, но держится так, что я её лишь краем глаза вижу. Черты лица помню смутно. Знаю только, что она очень молодая, глаза,- ярко-синие, а длинные кудрявые волосы,- абсолютно седые. Не белые, а какие-то мышино-серые. И говорит она со мной без слов. Просто движется рядом,- даже не идёт, а скользит, и каким-то образом втирает мне, что я должна здесь остаться, что снаружи мне и вовсе делать нечего... И тут я обнаруживаю лестница на другой, подвальный этаж. Спускаюсь вниз,- предполагается, в подвал... Открываю дверь, вхожу внутрь и, в общем, рыдать начинаю. Ржу. От восторга рыдать. Это к слову о нашем с тобой последнем разговоре про рыдания, музыку и истерики. Вот, у меня ещё Максимка такой. Когда вижу настоящую красоту,- ничего с собой не могу поделать,- реву от счастья. У меня, буквално, какой-то религиозный момент начинается. Словно бы я что-то на долю секунды понимаю, словно глаза открываются... Вышла я, короче, из двери этого подвального этажа, а там, вместо помещения,- неверотяной высоты синие небо с совсем лёгкой рябью перестых облачков,- как осенью. И деревья такой высоты, что я и в Ирландии не видела. Огромные, рыже-коричневые, с тёмной зеленью. Но не сосны,- что-то лиственное. Мне показалось, что тополя и дубы. Короче, посмотрела я вокруг, а сама с надеждой думаю,- может быть, я уже давным давно нарушила условие про сто метров и час, и меня здесь просто оставят, ничего не заставляя выбирать? Почему-то именно выбирать,- остаться или уйти,- мне тяжко. Поворачиваюсь к этой женщине,- опять её не вижу,- она словно бы отодвигается. И говорю ей: «Мне нужно вернуться домой и подумать. Мне кажется, меня там ждут. ( дальше... ржу... начинается маразм, ломающий всякую логику. Но я помню, что именно так и сказала) Сапожник, из нашей мастерской. Мне у него сапоги забрать нужно и спросить его мнения,- идти к вам или не идти». Она мне отвечает, что, мол,- пусть так и будет, только возвращайся домой не через верхний мир, а вот в этой плоскости,- всё у тебя (у меня) получится... И я каким-то образом пробираюсь через этот лес к городу, обнаруживая, естественно, свою любимую, старую Москву... Тут я уже совершенно чётко понимаю, что меня через этот холм шваркнуло в мир Владимира. Иду по Хорошёвке,- для тебя,- ну вот по нашему игровому пространству, и ловлю такие детали, о которых я и думать-то забыла, хотя они, на самом деле, были. Вплоть до того, что увидела на обочине дороги у библиотеки мак,- мне лет восемь было, когда я на него напоролась. Очень удивилась тогда,- у нас маки-то не растут ни в каком виде... В общем, маразм крепчает. От путешествия до дома на метро я отказалась ещё раньше, напрямую сказав своей спутнице, что раз всё это моё, то в метро мне лучше не соваться,- его в моих снах то водой заливает, то эскалаторы наизнатку выкручиваются и мёртвые петли образовывают, то тоннели становятся такими узкими, что у меня в них голова не пролезает... Вот где-то на этом месте она от меня и отсеилась. Потом я уже одна была. Прихожу я к этому самому сапожнику... Сапожная мастерская располагается там, где её отродясь не было, хотя про этот дом я тоже часто думаю... Сапожником оказывается... ( ржу два раза) Девид Боуи, причём, довольно странного вида. Лет ему, на вид, под сорок пять,- уже не первой молодости, глаза одного цвета,- ярко-серые с совершенно ненормальными огромными зрачками, а волосы,- по плечи и ярко-рыжие... Отдаёт он мне какие-то сапоги на каблуке, я его спрашиваю,- нужно ли мне возвращаться в тот мир, где дворец и лес, или остаться здесь, с ним? А он мне улыбается и говорит: «А ты сама-то, как думаешь, где живёшь? Разве ты выходила на поверхность? Где мы с тобой сейчас находимся и разговариваем?» И вот в тот момент, как я начинаю выстраивать логическую цепочку, я понимаю, что у меня момента перехода-то нету! Что в усадьбу я зашла, а наружу не выходила. Но, одновременно, сейчас я,- у себя дома. Получается, мой дом и есть,- в некотором роде- внутри того холма. Не в прямолм смысле,- внутри холма, а просто,- не там, откуда меня на автобусе привезли. Что вот здесь я, и правда,- дома, и ничего решать не надо... Блин. Не поверишь. Вроде, охренительный сон. Такой красивый, каких уже сто лет не было. Дактильный, с запахами, с деталями, с красками, каких я в реальной жизни отродясь не вижу и не видела. С болтами в дверной щеколде,- это когда видишь абсолютно всё,- никаких обобщений и укрупнений, никакого заднего плана. У каждого предмета,- острая грань, такая чёткая, что, кажется, порезаться можно... Тёплый ветер и солнечные блики. А вот сейчас у меня ощущение, что меня обобрали.
Муха: Офигеть, по другому и не скажешь! И вот читаю я тебя и понимаю почему столько легенд с условностями и предостережениями насяет входа в холм, смотрения на эльфов и их мир, ну и их пищи было. Вот серьезно, просто постоянно мысль всплывает о том, что если б ты там еще и поесть решила, то не просто ощущение, что обобрали было бы, а вообще нечто невообразимое. Сон определенно невероятный, мне подобное давно не снилось, или не запоминалось, что бы настолько ярко. Нла уж, ты наверное весь день теперь под ыпечатлением ходишь!
Мышь-мышь: Под впечатлением, под впечатлением. Но впечатление-то, Мух, довольно скверное. На меня после таких штук, которые, слава Богу, бывают не часто, буквально, тоска накатывает. Точнее,- какое-то тянущее, мутное и беспокойное состояние,- тебе начинает казаться, что ты не на своём месте. Что в жизни всё не так, и всё не то, что здесь всё,- понарошку. И... надо куда-то бежать,- искать... Вот то, что ты про все эти рассказки вспомнила,- это верно. Мне, почему-то, Бажов на память пришёл. У него все эти товарищи-контактёры кончают весьма скверно. Как правило, либо спиваются, либо сохнут, либо помирают со странной быстротой от каких-то фатальных болезней, либо просто пропадают без следа. Но чаще всего,- вот имено так,- медлено загибаются от тоски. Я не знаю, что это такое. Но,- я тебе гарантирую,- в каком-то плане,- это не сказки. Есть какое-то такое странное явление... Может,- у определённого типа людей,- как условие, в них самих заложенное, может быть,- всё-таки, привнесённое извне,- местом, временем и обстоятельствами. Вот про еду я тебе ничего сказать толком не могу. Меня другое поражает. Вполне возможно,- это исключительно мои переживания, связанные с подобной лабудой... Ты покупаешься не на инаковость, не на интригу, не на роскошь, даже не на красоту. У тебя наступает совершенно чёткое узнавание. Ты вдруг понимаешь.- что вот тут,- ты на месте. Это твоё. Так и должно быть. А остальное, то, что в реальной жизни,- оно... словно бы приснилось. Хрен его знает, что именно мы в этот момент припоминаем. На втором курсе я читала какого-то чеха,- даже сейчас перевирать фамию не буду- не помню, хоть убей. Очень странный писатель,-полукровка с еврейской кровью из беднейшего квартала Праги. Жил в конце девятнадцатого века. Вот он писал, что бессмысленно доказывать себе, что это голова играет с нами злые шутки, выдавая квинтэссенцию нашей мечты,- никого это ещё не спасало. Еденственный выход- понять, что и это,- не она. Не конечная цель и не истина, о которой мы плачем и мечтаем. Что это,- тоже слепок. Просто более удачный и совершенный. Как-то так. Но вообще, Мух, знаешь... Жуть.
Муха: Слушай, вот постоянно про Бажова забываю, а ведь по сути так и есть, у него уйма историй, когда именно так все и получается, совсем как в Ирландских сказках и легендах, котрые я еще в детстве до дыр зачитывала.
Мышь-мышь: Слишком большой территориальный разброс для случайности,- не находишь? Вот потому я тебе и говорю,- что-то в этом есть. Блин, надо у Готорна спросить,- за что они, интересно, с нами ... так? Или это мы сами с собой... Понимаешь, какая хитрая штука,- человек очень враждебно, подозрительно и осторожно относится ко всему, что ему инjродно. А тут,- всё прямо наоборот происходит. Главное, я сейчас понять пытаюсь, почему я считала, что мне надо бы, по-хорошему, оттуда уходить? Не верила в это, не чувствовала этого, но подразумевалось... Привычка, что-ли? Как билет в два конца. Прошёл по коридору в одну сторону,- предполагается, что ты вернёшься. А зачем? Ну вот одиноким людям, которым,- некуда и не к кому... Им-то,- зачем?! Ну ладно,- мысль ты уже ухватила. А вот я, честно говоря, нет.
Муха: Вот про разброс я всегда тоже размышляла, когда схожие мифы находила. не, я понимаю ассимиляции и завоевания и все такое. Но вот не всегда только этим можно все объяснить. Фиг его короче знает. Про то, зачем уходить, ну это как бы в понятии и идентификации системы свой - чужой. Там чужие и даже если никто не ждет в месте, откуда пришел, в общем и целом там все равно свои. Но это скорее привычка вышедшая из социализации, по сути, если ее преодолеть, то почему бы и нет. Но вот на этот случай у всех ирландских и шотландских легенд была фишка со временем. Когда одна ночь в холме могла равнятся полностью человеческой жизни и выходя после этой самой ночи, человек моментально наверстывал все не прожитые, но прошедшие годы.
Мышь-мышь: Это тоже очень странная штука,- про время. И, знаешь, я её воспринимаю несколько иначе. Прежде всего, это скорее, гирька на весы за то, чтоб остаться. Но дело даже не в этом. Если абстрагироваться от самого предполагаемого факта течения времени, вывод-то, всё равно, будет лишь один,- после вот такой штуки возврата в прежнюю жизнь уже нету. Ни вкуса, ни цвета, ни силы, ни молодости не остаётся. Ты выходишь, смотришь вокруг,- и всё распадается, как тлен. Человек просто погибает. Он становится нежизнеспособен для внешнего мира. У Бажова такие штуки происходят не сразу, а где-нибудь в течение года. И якорей просто не остаётся,- совсем недавно перечитывала про бабку-синюшку, которая была, на самом деле, какой-то подземной-болотной красоткой дивной прелести. Помнишь, парню она так и не досталось, но в утешение он получил точно такую же,- из соседней деревни. Заметь,- сиротку. Без роду-без племени. И получил,- всего на год. В деревне той были малахитовые рудники, и все деревенские ходили уже сызмальства с чахоткой. Вот девка в течение года и завернулась. Другой вариант,- чтоб сохранить жизнь, такой человек вынужден всё время куда-то двигаться. Сесть в лодку и плыть, не сходить с коня, иначе, опять-таки,- мгновенная смерть. Не люблю трактовать реальные вещи в категории образов. Мне кажется,- это не иносказания, а, скорее, намёки на действительность. Крышу, нафиг, сносит,- не в плане, что сходишь с ума, а, быть может, в сильно преувеличенном виде,- то, о чём я тебе рассказывала,- тебя куда-то гонит. И остановиться просто не можешь.
Муха: Я вспоминала сейчас у Бажова варианты, когда все же есть счастливый конец. Такие истории тоже имеются, но их куда меньше. И если проводить параллели, то это скорее вот с малым народцем связаные вещи, как у Ирландцев брауни и кто там еще есть. Их тоже не стоит излишне беспокоить и трогать, но они помогают чаще. У Бажова есть Кошачьи уши, там нет вот таких плохих финалов вообще, что-то еще было. А про твой сон вот сразу вспомнила: Кристина Россетти БАЗАР ГОБЛИНОВ Сёстры, что живут одни, - Проводя в заботах дни, Слышат в придорожных травах Крики гоблинов лукавых… Дни и ночи напролёт: «Покупа-ай!.. Пчелиный мёд, Мандарины, апельсины, Яблок полные корзины, Груши, соком налитые, Ароматнейшие дыни, Мякоть спелого кокоса, Ядрышки от абрикоса!.. Листвою одето, Расщедрилось лето. На миг нам дано, Минует оно, Как сон, как каприз… Покупа-ай, торопи-ись! Малину из чащи - Нет ягодок слаще! – Крыжовник с куста - Порадуй уста!.. Смородину чёрную - Сухую, отборную, - И финик в придачу, И пряник - на сдачу! Открылся база-ар! Отведай това-ар!..» Те крики под вечер всё громче, слышней, И сёстры их ловят среди камышей, К ручью пробираясь, спеша за водой… На гоблинов взгляды бросают порой. У Лиззи румянец горит на щеках. Лаура былинку ломает в руках. – Лиззи, гляди! Вон там, впереди! Гоблин, не иначе, С угощеньем скачет! Та в ответ ей: – Не кричи! Спрячься в травах и молчи! Гоблинов не добры лица… Не гляди на них, сестрица! Гроздья винограда – Из какого сада? Чем их поливали, Прежде чем сорвали?.. Но, не вняв словам её, Шепчет младшая своё И едва не плачет: – Гоблины к нам скачут, – Кто с корзиной, кто с лотком… А тот, что машет нам платком, С дынею на блюде… – Покупайте, люди! – Да, – Лаура говорит, – Фрукты хороши на вид! Ароматны и нежны! – Нет! Мы есть их не должны!.. Закрой руками уши! И гоблинов не слушай, Они приносят горе… Да и стемнеет вскоре, – Вздыхает старшая сестра, – Идём, уж спать давно пора! …Лаура поневоле Послушалась и встала. Однако, выйдя в поле, Чуть от сестры отстала. В волнении ужасном Обратно повернула, Снедаема соблазном, На гоблинов взглянула. Один усат, как кот, Другой крадётся мышкой. А третий – толст, как крот, – Зажал кошель под мышкой… И тот, что как змея, И тот, с оскалом крысы, И тот, с хвостом коня, И тот, с прищуром рыси, Тот, в перьях, как сова, И тот, в ослиной шкуре, С загривком, как у льва, – Купи! – кричат Лауре. Их голоса в тиши Звучат сладчайшим хором. Склоняют поспешить, Поддаться уговорам. Серп лунный над водой, Чуть посветив, истаял… Как лебедь молодой Отбившийся от стаи, Как юная ветла, Склонившаяся к речке, Как лодка без весла, Как лошадь без уздечки, Как новобранец в бой, Что оробел немало, Послушною рабой ; Лаура им внимала … Торговцы поднялись, Довольные собой… Лауру принялись Хвалить наперебой! Сомкнувшись в тесный круг И подмигнув друг дружке, Ей предложили вдруг Отведать сок из кружки. Один разгрыз орех, Легко, подобно белке. Другой под общий смех Изюм стащил с тарелки, Пень лепестками роз Убрал, подобно трону, Из виноградных лоз Решил сплести корону. Другой, заржав конём, Её сразу же принёс С едою и питьём Серебряный поднос. Тот, в перьях, как сова, Возьми да завопи Ей на ухо слова: – Купи у нас, купи! Валяла дурака Лукавая ватага… Лаура же пока Не сделала ни шага. – Нет денег у меня! – сказала виновато. – Ни меди в кошельке, ни серебра, ни злата… Могу я принести взамен монет в подоле Колосья спелой ржи, что золотится в поле! – А золото волос? – Ей гоблины с упрёком. И наконец всерьёз: – Купи у нас за локон! Кивнула им, дрожа. И – распустила косы. Приметив взмах ножа, Едва сдержала слёзы. По-детски торопясь, Припала к кружке с соком. Напиться не могла Им, купленным за локон, – Прозрачным, как вода, Хмельней вина любого. В тот миг была отдать И голову готова! Сок лился, как река, И всё не шёл на убыль… Она пила, пока Не заломило зубы… Орех с земли подняв, Пошла, шатаясь, прочь… И не могла понять, День нынче или ночь. Лиззи чуть не до утра У ворот стояла. Где же ты была, сестра, Где же ты гуляла?! Вспомни Дженни, – как она, Собирая мяту, В поле к гоблинам одна Подошла когда-то. Приняла от них цветы, Мёдом угощалась, До глубокой темноты В дом не возвращалась. А проснувшись поутру, Встала чуть живая, Вновь на сказочном пиру Побывать желая. Сидя на земле сырой У ручья под вечер, Всё мечтала о второй С гоблинами встрече. И истаяла, как тень, И лежит в могиле. Помнишь, у ограды хмель Люди посадили? Он погиб – дня через два… Думаешь, от зноя?!.. Говорят, там и трава Не взошла весною! – Замолчи, сестра!– Говорит Лаура. – Ты нежна, добра… Не гляди так хмуро! Да, я сок пила, Ела фрукты эти. Счастлива была, Как никто на свете!.. Ах, какую дыню – Предвкушая, млею! – Только вечер минет, Принесу тебе я! И ломоть арбуза ; Сахарный и алый! И халву - такую… Запах небывалый!.. Голубые сливы С лёгкой поволокой, - Вкусные на диво!.. И всего – за локон! … Как сросшиеся деревца, Как двое в шлюпке, Как дети одного отца, Как две голубки, Одно дыханье на двоих, – Они уснули… Чтоб сон не потревожить их, Ветра не дули, Сова ночная по двору Летать не стала. И даже солнце поутру Чуть позже встало. …Лишь защебетали птицы, За дела взялись сестрицы: В поле выгнали коров, Принесли из лесу дров, Тесто замесили, Сена накосили, В доме обмели углы, Чисто вымыли полы, Дали петуху зерна, И уселись у окна… Лиззи – напевая, Розы вышивая… Лаура – ждать нет мочи! – С мыслями о ночи. А день всё медлил… День всё длился… Но в небе месяц появился – И сёстры, завершив труды, Собрались принести воды. Одна – весёлая, как прежде. Другая – с тайною надеждой, Что ядом отравляла кровь… С желаньем сок отведать вновь! А вечер был сырой и мглистый…. Нарвав черёмухи душистой, Кувшины полные неся, Сказала старшая: – Нельзя Нам оставаться в поле дольше: Уж белки не мелькают в роще, Да и кузнечик не стрекочет… Успеть бы нам домой до ночи! – Нет, – ей Лаура отвечала, – Ещё сова не закричала, Не пала на траву роса… Она ждала, что голоса Вот-вот услышит за холмом: «Эй! Покупайте! Продаём!», ; Всё медлила домой идти, Надеясь встретить по пути В дурманящих пахучих травах Торговцев – гоблинов лукавых. Споткнулась на холме пологом При мысли накупить за локон Клубники небывало красной… Искала гоблинов… Напрасно. Их видеть, слышать – всё одно! – Теперь ей было не дано. – Смеркается, – сказала Лиззи. – Туманом затянуло выси, И звёзды не горят, сестрица… Прошу тебя поторопиться! Не миновать сегодня ливня!.. Глянь, гоблины!.. Кричат надрывно! Как и всегда, твердят одно… Вся побелев, как полотно, Лаура покачнулась, стала… «Ужель я видеть перестала? Ужель я потеряла слух?..» Переведя немного дух, Держась рукой за деревца, Дошла, шатаясь, до крыльца. Потом торговцев стала звать. Ничком упала на кровать, Сама с собою говоря… Жестокой жаждою горя. … Часы сплетались в дни, недели… Поднявшись нехотя с постели, Лаура, сжав до боли руки, Всё силилась услышать звуки, Дразнившие ушедшим днём: «Эй, покупайте! Продаём!» Всё силилась… Потом устала, Прислушиваться перестала, Больная, бледная, худая, – Как месяц на исходе, – тая. Не зная, чем себе помочь, Орех, подобранный в ту ночь, Она зарыла у стены – За домом, с южной стороны. Но всходов не было… Напрасно Она глядела ежечасно, Они не выросли… Отныне, Как путешественник в пустыне, Мираж увидевший вдали: Озёра, реки, корабли, – Лаура грезила о саде – Глотка единственного ради. …Пол больше не мела, За птицей не ходила, Работать не могла И ела через силу. Часами у окна, Понурая, сидела – Без отдыха, без сна… Согнулась, поседела. Сестрица не могла Понять её вначале. Лишь наступала мгла – И голоса звучали Всё там же, за ручьём: – Купите! Продаём! Она, собравшись за водой, Слыхала и сейчас Лукавый шёпот, смех чужой И топот-перепляс. Чтобы сестру свою спасти, Она была бы рада Ей этих фруктов принести: И слив, и винограда, – Но знала, что цена Им большая, чем пенни. Ночь проводя без сна, Всё вспоминала Дженни… Ничьей не став женой И деток не родив, Та умерла весной, Отведав этих слив. Когда же Смерть из-за угла Лауре погрозила, Сестра решенье приняла… «Придай мне, Боже, силы!» Дождавшись, что наступит мгла, Обдумав всё заране, Спокойно к гоблинам пошла – С монеткою в кармане. Не без труда разобрала Фигурки их кривые… Присматриваться начала, Прислушалась впервые. …Кто-то, присвистнув, дал стрекача, Кто-то запрыгал вокруг, хохоча. Кто-то рогатый ногами затопал. Кто-то носатый в ладоши захлопал. Кто-то, как кошка, принялся щуриться. Кто-то взлетел, закудахтав, как курица. Кто-то сморкался, пыхтел и плевался. Кто-то шипел и змеёй извивался, Кто-то, стараясь казаться добрее, Громко кричал: – Эй! Купи поскорее Финики сладкие, Цитрусы гладкие, Малину из сада, – Крупнее не надо! – Лесную морошку, – Всего понемножку!.. – Любезные, – в ответ она. (Толпа захохотала!) Таких плодов, сказать должна, Я прежде не видала! Куплю их – только не себе! – Достав монетку – пенни – “Ловите!” – бросила толпе. (Не забывая Дженни.) – Нет, ты отведай их сама! – Ей гоблины с усмешкой. – Решайся! Лишь придёт зима, Мы скроемся… Не мешкай! – В речах их зазвучала лесть: – Попробуй мёд вначале! Сядь с нами, окажи нам честь. Мы без тебя скучали! Останься, мы тебе должны Признаться, милый друг: Плоды действительно вкусны ; Но лишь из наших рук! Знай, сладость яблок налитых Исчезнет по пути… Вам, людям, невозможно их До дома донести! В твоей деревне уж давно Не светятся огни. А звёздам в небе всё равно… Сядь с нами, отдохни! – Торговцы, – Лиззи говорит, – (Те разом поднялись!) В одном окошке свет горит, – Меня там заждались. Ну, что ж… Мы не сошлись в цене: Не то родит ваш сад… А потому монетку мне Верните-ка назад! Услышав этакую речь, Те принялись плясать, Траву сухую в поле жечь И головы чесать. «Безмозглой» девушку назвав И выкрикнув проклятья, Один вцепился ей в рукав, Другой порвал ей платье. А третий – отпустил пинок И оцарапал когтем. Четвёртый сбил ей туфли с ног, А пятый – двинул локтем. Шестой ей в ухо начал выть, Седьмой – по виду крот – Её пытался накормить, Пихнуть ей сливу в рот. Ни слова не произнесла, Будто не слыша брани… Стояла твёрдо, как скала В ревущем океане. Чем злее делалась толпа, Тем стойче, тем бесстрашней, Как будто каменной была Сторожевою башней. Взгляд устремила в высоту, Назад откинув косы, – Подобна яблоне в цвету, Что осаждают осы. …Говорят, коня несложно Отвести на водопой, Но и силой невозможно Напоить его водой, Если он не пожелает… Так и тут. Старались зря, Щерясь, хрюкая и лая, Лютой злобою горя… Лиззи губ не разомкнула, Ни кусочка не взяла. Но лица не отвернула, – Втайне рада, весела. Сок стекал с неё потоком… Вот награда за труды! Сок добыт – и не за локон! Хитрость принесла плоды. Между тем настало утро. Гоблины исчезли враз: Кто-то в норку прыгнул шустро, Кто-то ловко юркнул в лаз. Этот в дымке растворился, Тот под карканье грачей Кубарем с горы скатился… Сгинул, ; сиганул в ручей. И корзин не стало боле, – Их как ветром унесло! А затоптанное поле Вмиг бурьяном заросло. …Подобрав монетку – пенни – С зеленеющей травы, Лиззи мчалась в нетерпенье Через буреломы, рвы, Кочки, рытвины, ухабы, – Как разбуженная тень. И ответить не могла бы, Ночь сегодня или день. …В дом влетела, точно птица… Отдышалась у дверей ; И увидела: сестрица Стала савана белей. – Я соскучиться успела! – Лиззи закричала ей. – (Сердце ликовало, пело!) – Ну, целуй меня скорей!.. Наклонилась к ней поближе… ; Я спасла тебя, дружок! Что ты медлишь?.. Обними же! Я тебе добыла сок! И ; подставила ей щеки: На, целуй! И не жалей!.. Крепче!.. Брось стесненье это. Ешь меня, а хочешь ; пей!.. Та с трудом проговорила: – Я всю ночь ждала, а ты… Лиззи… что ты натворила? Ты отведала плоды?! – И слезинку обронила… И, не отводя лица, Милую сестру бранила, Целовала без конца. И глотала, и глотала, Свой позор и свой упрёк, Фруктов гадкие ошмётки Слизывая с милых щёк. Вкус знакомый примечала, Будто снова сок пила. Будто, жизнь начав сначала, Снова на пиру была. Только сок сейчас был горький. Жёг он, как змеи укус. Горче травяной настойки Он казался, – этот вкус. Миг – и девушка забылась. Стыд, смущение – долой! Тело колотилось, билось, Будто в лихорадке злой. Волосы лицо накрыли, Точно всполохи огня, Птичьи встрёпанные крылья, Грива дикого коня. Мысль зажглась полоской света, Поражая новизной: «Неужели горечь эта – Власть имела надо мной?» Наземь пала, точно ливень Долгожданный, проливной Или молодая липа, – С корнем вырвана грозой. Всё плохое отпустило, – Не тревожило, не жгло. Прошлое теряло силу, Будущее не пришло. Словно стала после бури Дней земная круговерть… Что же суждено Лауре: Жизнь иная? Или смерть?.. Жизнь. Не смерть же, в самом деле! Лиззи у её постели Не сомкнула глаз. Пить ей в кружке подавала, Ноги пледом укрывала… И в рассветный час, Лишь жнецы на поле встали, А синички залетали В синей вышине, С ласковым пастушьим свистом, С первым лучиком искристым, Пляшущим в окне, Как цветок в начале мая, Златокудрая, прямая, – Лаура поднялась. Улыбнулась, как когда-то, Свету утреннему рада, Став здоровой враз. Пять…семь…десять лет промчалось. С милым другом обвенчалась Каждая сестра И детишек народила… Дни в заботах проводила, – Ласкова, добра. В праздники, собравшись вместе, Семьи распевали песни, Сидя у огня. Сёстры сказывали крошкам О своём далёком прошлом, Правды не тая. Головой порой качали… Но охотно отвечали На вопросы их: И о гоблинах лукавых, И о фруктах небывалых, Ядом налитых. Ссорились порой детишки Из-за куклы, из-за книжки… Матери тогда Ручки их соединяли. – Лишь сестра, – им объясняли, – Коль придёт беда, – Испытает все мытарства, Лишь бы нужное лекарство Для тебя достать. И не упрекнёт нимало… Руку даст, коль ты упала, И поможет встать.
Мышь-мышь: Я знаю эту штуку, Мух. Нет, это совсем другое. Наверно, я просто так по-идиотски объсняю. Знаешь, мне кажется, я поняла, почему у меня всё время есть подспудное ощущение, что нужно уходить. Дело даже не в том, что это тоже,- слепок. Потому что и окружающее,- слепок. Только куда более грубый. Во-первых, вот эта штука, связанная с узнаванием. Её и нужно воспринимать буквально. Тебе сладко и больно, потому что ты видишь что-то, что тебе о чём-то напоминает. Не его само, а лишь напоминание. А во-вторых, я вот сейчас, уже с точки зрения художника, неожиданно допётрила. Ты обратила внимание, в каких тонах и цветах это всё происходит? Синий, красный, оранжевый, очень густой жёлтый и тёмно-зелёный. Всё очень яркое,- всплески краски и тени, сумрака и оранжевого света. Это либо осень, либо летний вечер,- момент, когда солнце вот-вот сядет. Это как манок, как игрушечка перед тем, как наступит ночь. Не рассвет, понимаешь? Словно бы последняя охренительная сказка, после которой начнётся настоящий ужас.
Муха: Не, я не сравниваю и не говорю, что похоже. Это просто то, что вспомнилось, именно потому, что как в легендах и таких стихах, не входите в холм, не входите в круг пляшущих фей и не торгуйтесь с гоблинами! Вот насчет манка, такой яркой заманухи, перед ночным кошмаром, это именно то, о чем я и думала! Как говорят, среди фейри не все прекрасны! Хороший и наглядный пример - келпи, красивые, но плотоядные и очень опасные лошади!
Мышь-мышь: Ржу. Ты имеешь ввиду,- человекоядные. А так-то, и люди хомячками не брезгуют. Келпи тем паче простительно,- они ведь не свой вид жрут.
Муха: Я думаю они вообще плотоядные, без разбору кого, просто люди ж про себя скорее стали бы рассказывать, а не про бедных зверушек! Так что в сказках только про людей и упоминается! А так, вообще само по себе странно - лошадь жрущая не траву, а мясо!
полная версия страницы